Марина Хомякова

Подарок с Донбасса

По мокрой плитке Крещатика в унисон с дождем цокали шпильки модных  туфелек. Их хозяйка – молодая белокурая женщина лет тридцати, явно куда-то  спешила.  Какой-то парень, скучающий возле стеклянной урны с надписью «На АТО», при виде хорошо одетой дамы на миг оживился, но напрасно: обычно щедро помогающая благодетельница теперь прошла мимо. Видимо, у нее теперь были гораздо более важные заботы: на ярко накрашенном лице читались тревога, усталость и напряжение. Ну вот, уже и арка, теперь – чуть выше, по Лютеранской.  Печерск, и раньше не слишком многолюдный, встретил ветром и пугающей пустотой…  А ведь всего 7 месяцев назад тут кипели бои! Куда  делась эта эйфория победы? Почему все люди, встречавшиеся на пути, были хмуры и раздражены?

Раздумья оборвались у красивого подъезда с кодовым замком. Звонок по домофону. «Это я,  Витуся!» По дороге на третий этаж женщина успевает не без зависти отметить чистоту в подъезде. Но вот, наконец, она у цели.

Черноволосая женщина с огромными темными глазами и пронзительным, пристальным взглядом оценивающе окидывает гостью.

— Хорошо выглядишь, Наталочка! И туфельки у тебя суперские, и зонтик хороший, питерский, курточка брендовая… Муженек балует?

— Балует…

— А что так тяжко вздыхаешь? Маловато с войны привез? — хозяйка понимающе подмигивает.

Наталья краснеет на миг (вот уж цыганская кровь – всё эта Витка знает), но потом, справившись с волнением, качает головой:

— Не до шмоток мне,  Витусь, у меня с дочкой проблемы.

— С Сонькой, что ли? – хозяйка сразу серьезнеет. – А что с ней такое? Помню, еще весной виделись – чудный, умный ребенок.

— Ой, Вит, она… — женщина переходит на шепот, а глаза наливаются слезами.

– Она, кажется,  с ума сошла.

— Как это?  Впрочем, чего мы в коридоре стоим, а ну пошли на кухню, чайку попьем. А то уже сырость мне разводишь –  тушь потекла. И учти: хоть ты мне и подруга, но времени у меня не так и много. Знаешь, сколько клиентов у меня ОТТУДА?

— Но это ж ребенок!

— Ну да, да… Так в чем проблема-то?

— Понимаешь, она почти каждый день с кем-то говорит ночью. А кроме нее, как ты знаешь, в комнате никого нет. Вопросы потом странные задает.

— Например?

— Ну, какие награды у деда?

—  Тю, а что тут плохого? Историей семьи дитя интересуется.

— А то хотя бы, что она теперь не считает, что ватники и колорады – это плохо, а Майдан – хорошо.  А самое худшее, знаешь, с кем она разговаривает? С какой-то девчонкой ОТТУДА!

— Откуда? С Донбасса? – Вита едва не пролила готовый уже чай прямо на скатерть. 

— Только тише, умоляю! – Наталья испуганно зашикала. – Не дай Бог, кто узнает, сдадут в СБУ как сепаратистов – скажут: чему ребенка научили? А мы и не учили вовсе, наоборот: ты помнишь, как всю зиму прошлую на Майдан бутерброды таскали? Сколько денег отдали на амуницию, да и муж у меня добровольцем пошел. Но ведь могут и не поверить. Потому и пришла только к тебе, как подруге.

— Ну, озадачила ты меня, подруга — Вита растерянно постучала пальцами по столу. – Хм… Может, малая просто телек пересмотрела? Я тебя всегда предупреждала: фильтровать надо! Или свекруха твоя чудит, она же у тебя из этих..

— Да мы, кроме 5-го и ТСН, не смотрели ничего, никакой ватной пропаганды и российских каналов.  И со свекровью еще с Майдана не общаемся! А после этих ночных разговоров она… ватницей становится. Говорит, что на Донбассе хорошие люди живут, а мы их убиваем. Плачет, кричит ночью. Представляешь?– гостья громко высморкалась в уже мокрый от слез платочек.

— А когда все это началось, помнишь?

Наталья на миг задумалась, а потом уверенно сказала:

-Да, помню. Вадик тогда как раз из АТО вернулся. Тогда он эти шмотки и привез…

***

— Слава Украине!

— Героям слава! Папка, папка приехал! Ура!!!

Высокий плечистый мужчина в камуфляже ввалился в прихожую с большим рюкзаком и двумя сумками-кравчучками. Вместе с ним дом наполнил тяжелый запах гари и табака. Навстречу ему выскочила белокурая девочка с румянцем на полных щечках, как две капли воды похожая на мать.  Со счастливым смехом повисла у отца на шее.

— Ух ты, Соня-Сонэчко мое, выросла да потяжелела без меня!

— Ну дай же и мне папу обнять! – притворно обиженным голосом попросила Наталья, ласково глядя на мужа.

— Не пущу, не пущу! Я соскучилась.

— Сонь, а как же подарки? Я же их не смогу достать!

— Сонь, ну дай человеку хоть раздеться! И накормить надо! А ну бегом на кухню и – накрывать на стол. Вадик, ну скажи ей!

— А ну, струнко и слухай мою команду: на кухню – кроком руш!

Девочка, наконец отпустив отца, ловко козырнула и убежала на кухню.
Вадим, не спеша, разделся и пошел в ванную. Пока он умывался, жена стояла за спиной с полотенцем.

— Ой, Вадик, как мы  тут за тебя переживали! Я от телевизора не отходила сутками. Ты насовсем,  или так, в отпуск?

— Ха! Кто ж меня отпустит насовсем, когда сепаратюг еще не разбили.

— Ну, а что начальство говорит: долго еще?

— Да кто ж их, чертей, знает, может, месяц еще…

— Ого! Президент же за неделю все закончить обещал.

— Ну, хай тогда сам идет – воюет, раз такой умный.  Ну, пойдем в комнату.

— Ну что, вертуха, — обратился он к дочери, уже застелившей скатерть и расставившей тарелки. — Сначала обед – потом подарки, или наоборот?

— Подарки, подарки! – захлопала в ладоши Соня.

Наталья тоже с интересом присела на стул, ожидая сюрпризов. Через минуту две огромные сумки были торжественно открыты.

— О! Гляди, сколько трофеев!

— Трофеи – это то, что забирают у врага в бою?

— Ну да, вроде того…

Первой была извлечена дубленка, очень красивая, практически не ношеная, с песцовым воротником. Наталья примерила ее и тут же нахмурилась:

— Маловата на меня.

— Ну, звыняй, не в магазине брал, где мерять можно. Худей или Соньке на вырост будет.

Следующий подарок оказался более кстати: новенькие сапожки пришлись как раз по ноге супруге и она немного повеселела. Но ненадолго. Почему-то  ни чайный сервиз, ни набор столовых приборов, ни пуховое одеяло, ни тарелки хозяйку не радовали. Наконец-то, после появления на столе старенькой кофеварки и кое-какой снеди, сумки опустели.

— И это все? – разочарованно протянула Наталья. – Ради этого стоило рисковать жизнью?

— В следующий раз сама поедешь! – обиженно огрызнулся Вадим. – Хоть бы при ребенке постеснялась такое говорить!  Ах да, совсем забыл, доця – это тебе!

Со дна сумки был вытащен кот Леопольд – симпатичный, со своей обаятельной улыбкой. 

— Ой, какой котик миленький!

— А ты на бантик ему нажми…

«Ребята, давайте жить дружно!» — словно в назидание насупившейся супруге раздалось в комнате.  Девочка от радости захлопала в ладоши, но потом, вдруг о чем-то вспомнив, озадаченно спросила:

— Пап, а ты что, ты с детьми воевал, что ли?

— С чего ты взяла?  – опешил мужчина.

— Ну, если трофеи забирают у врагов в бою, а трофей – игрушка, значит, там, в окопах дети сидели? Взрослые  ведь не играют.
Вадим растерялся…

— Ну, понимаешь, как вышло…  Пришли мы, значит, в освобожденный от сепаров город,  заходим в один дом, а там три наших украинца убитых лежат. Одному в спину выстрелили падлюки, он даже одеться не успел – в трусах лежал. Вот ведь какие твари!

— Вот изверги! – возмутилась Наталья, ненадолго забыв о своем разочаровании.

— А вокруг по комнате – грязь, пыль, все разбросано, стулья перевернуты, шкафы выворочены. Будто свиньи там жили, а не люди.

— Так и есть, быдло донецкое!

— Точно! Ну ничего, недолго они радовались. Кто-то из местных патриотов нам доложил, что они на машине, на Жигулях белых отъехали. Ну, мы нашим хлопцам-танкистам  звякнули, чтоб встречали… хе-хе. Вот так, а из того дома я  взял все, что было ценного. Там все равно никого уже не было.

— Папа, а где же ребенок, который там жил?

— Ну что ты прицепилась к отцу, он подарок привез, а ты…

— Не знаю я, куда жители оттуда подевались. Сбежали, наверное…
Постой, я еще кое-что забыл тебе дать – это в руке нашего хлопца было.
Боец  залез в нагрудный карман и вытащил небольшой изящный золотой крестик на такой же золотой цепочке.

— Цепочка порвана была, но наши умельцы уже починили. Так что носи на здоровье! Ну и про тебя не забыл, — сказал он жене, доставая из другого кармана золотые серьги.  Вот, носи и не дуйся.

***

— Это те самые, что на тебе сейчас? – с  завистью спросила Вита.

— Они самые. Только теперь меня это все не радует. Я бы отдала все эти цацки за то, чтобы мой ребенок был здоров, понимаешь? Если только поможешь, отдам их тебе, хочешь? – дрожащим голосом сказала Наталья.

— Стоп, стоп, стоп, что за паника? Я, конечно, понимаю всецело твой порыв,  но… для начала мне нужно с девочкой поговорить в какой-то спокойной обстановке. Может, я к вам в гости загляну…  Только не знаю когда. Работы просто завались – и все тяжелые.
— Ну Вит!!!

— Ну ладно, ладно, на выходных!

***

В субботу, в полдень Наталья уже открывала дверь долгожданной гостье.  В коридор выглянула и Соня.

— Мам, кто там?

— А это я! Здравствуйте, дорогие мои, как давно не виделись!

После целования с хозяйкой гостья подошла к девочке.

— Здравствуй, моя любимая куколка! Слава Украине!

— Героям слава! – как-то без энтузиазма ответила Соня.

— А где же твои румяные щечки? Что случилось? По папе скучаешь? Понимаю, понимаю, но кушать надо! Кстати, о еде…  Ой, какая же я рассеянная, вот те на! Забыла тортик купить! Ну, ничего, сейчас я дам маме денежку, она пойдет (тут Виктория многозначительно посмотрела на подругу) и купит нам тортик, и фруктов разных, и конфет еще к чаю. А мы пока с Сонечкой поболтаем, как старые подружки, да?

Девочка очень быстро кивнула в знак согласия. Наталья, схватив деньги, выбежала из дома и перевела дух. «Витка – талантище! Как обыграла! Ну, теперь ребенок в надежных руках, главное – не мешать».

А Виктория, только подумавшая, как издалека начать разговор, была озадачена: Соня, едва закрылась дверь, подбежала к ней и, взяв за руку, начала просить, доверчиво и умоляюще глядя в глаза:

— Тетя Вита, вы не знаете, как сейчас попасть в Донецк? Туда поезда еще ходят?

— Сонечка, золотце, зачем тебе туда? Там война! Там страшно! Там бандиты и российская армия!

— Не знаю насчет российской армии, может, и нет ее там,  но обычные  люди живут!

— Как это…? – Виктория впервые растерялась. Но подумала, что лучше сменить тему. – Да и зачем тебе туда? К папе хочешь?
Соня замялась.

— К папе тоже, но… мне нужно найти одну девочку и передать ей ее котика.

— А что это за девочка?

— Лиза Тимофеева из Славянска.   Она так рассказывала. 

— Постой, постой, когда это и как вы с ней разговариваете, если ты живешь в Киеве, а она – там, за сотни километров? Такого не может быть!

— Я бы и сама раньше не поверила, но…

***

В тот день, когда папа привез Леопольда, я долго с ним играла, он мне очень понравился, я даже спать его вместе с собой уложила. Ну вот, лежим мы в темноте, и вдруг я чувствую: кто-то в комнате есть. Открываю глаза, а на пуфике возле окошка (оно тогда открыто было, потому что жара стояла) сидит девочка, такого же возраста, как я, еще косичка у нее длинная, до пояса почти. Смотрит на меня и улыбается. Ну, я испугалась немного, спрашиваю:

— Ой, ты кто?

— Меня зовут Лиза Тимофеева. А тебя?

— Соня. А ты откуда взялась?

— Ты меня не бойся, я только пришла посмотреть на своего котика.

— Какого котика? Леопольда, что ли?  А почему он – твой?

— Там записка лежит, это мой подарок от папы.

— Но это мне папа из Донбасса привез…

— Из нашего дома на окраине Славянска?

—  Откуда ты знаешь? Ты что, с Донбасса?

— Да. А что ты так удивляешься?

— Ну…(мне вдруг стало стыдно за то, что я подумала и что придется сказать в лицо моей гостье) у нас говорят, что все донецкие – бандиты и быдло, а дети – дебилы. А ты – нормальная девочка, даже симпатичная (я это сказала честно, потому что так и было).

Девочка так грустно улыбнулась

— Спасибо. Я вообще-то начальную школу на «отлично» закончила. И в музыкальной школе тоже грамоту получила. За это мне папа Леопольда из Питера привез, он там работал. А моя старшая сестра Полина городскую олимпиаду по математике среди школьников выиграла. И стихи пишет. Писала, точнее…

Тут девочка замолчала и я увидела, что на ее глаза наворачиваются слезы…

— А ты знаешь, что на тебе – крестик моей Полины? Значит, ты можешь быть  моей названной сестрой. Хочешь?

— Да, ведь у меня сестры нет, но…

— Но я же ватница и колорадка, да? Так вы нас называете?
Лиза замолчала и я подумала, что она обиделась и сейчас уйдет. Но она вдруг спросила:

— Разве твои прадедушки не воевали против фашистов?

— Кажется, папин дедушка воевал.

—  А ты попроси бабушку  показать его медали, посмотри на орденские планки, они такие же, как наши георгиевские ленточки
Тут я растерялась, вы же знаете, что мама с моей бабушкой в ссоре из-за Майдана. Мы давно к ней не ходили.

— Ну, что же ты молчишь?

— Раньше, я,  кажется, видела их в Киеве, особенно перед 9 Мая. Их даже на машины цепляли. Но теперь их почему-то начали срывать.

— Не догадываешься, почему?

— Нет.

— Потому что георгиевская ленточка – это символ Победы. А на Майдане стояли фашисты!

Я даже подскочила на кровати от обиды.

— Я тоже там стояла! Не было там никаких фашистов!

— И не было портрета Бандеры на Крещатике?

— А при чем здесь Бандера? Это герой, который за Украину воевал! Нам  в школе говорили и по телеку.

— А моя бабушка сама хорошо знала, что это за «герои». После войны, в 50-е годы  она, совсем молодая, поехала учить детей на Западную Украину, в какое-то село подо Львовом. Учила всего неделю. А потом вечером, по дороге домой ее схватили, затащили в лес, привязали косами к дереву, долго мучили, потом отрубили кисть правой руки, которой она мелом на доске писала. Может, и замучили бы совсем, но их спугнули. Мою бабушку, полуживую, выходили и отправили домой. Тут бабушка деда встретила, он ее и без руки полюбил. Только из-за пережитого у них детей долго не было. Мой отец только через 15 лет родился. Так моя бабушка с тех пор в Карпаты – ни ногой, даже на курорт, даже на экскурсию, так боялась!  А когда она смотрела ваш Майдан по телевизору, вдруг вздрогнула, и кричит: «Боже мой!  Коленька, Саша, это они, черти лесные вернулись!» Мы все, конечно, сбежались, а она культей на экран показывает. А там портрет Бандеры как раз на мэрии вешают. Бабушка за сердце схватилась и стонет: «Мужики, беда, беда! Христом Богом молю: остановите этих упырей, зальют нашу землю кровушкой». Мы тогда ее еле успокоили, но сердце ее все равно не выдержало. Она первой ушла от нас.

— Прости, я не знала ничего об этом. У нас в школе…

— И о Донбассе ты тоже ничего не знаешь?

— Только то, что рассказывали по телевизору, ну и папа, конечно.

— А ты поверишь мне, если я тебе расскажу?

— Не знаю.. Теперь, может быть, да.  Ведь ты меня не ругаешь и хочешь, чтобы я твоей сестрой была… Только я-то тебе зачем? У тебя настоящая сестра есть!

— Была… Ее больше нет.  Ее убили. И мамы нет, и братишки Антошки… 

Меня как будто током ударило, я даже вскрикнула, кажется.

 — И я сама – между небом и землей.

— Как это?

— Не знаю, как объяснить…  Помню, как по нашей машине выстрелил танк, как меня закрыла собой Полина. А потом я стала легкая-легкая, как перышко, и поднялась ввысь. И не знаю даже, жива я сейчас или меня тоже уже нет?

— А почему я тебя вижу и слышу?

— Потому что у тебя моя любимая игрушка, память о папе, частичка моей души, и крестик моей сестры. Наши души теперь связаны незримой нитью. Не боишься?

— Почему я должна бояться?

— Потому что ты теперь сможешь видеть и чувствовать то, что  мы пережили за это время. Ты узнаешь правду,  и она тебя… сильно расстроит.

— Я не боюсь правды! Мы за правду на Майдане стояли…

— Что же это за «правда», если из-за нее людей убивают? — вздохнула Лиза.

—   Ладно, светает, мне пора. Знаешь, я рада, что мой Лео теперь у тебя, а не валяется в заброшенном доме

— Постой, а тот танк — он был российский, да?

— Знаете, тетя Вита, Лиза посмотрела на меня так… ну, как на сумасшедшую или на очень глупого ребенка. И меня поразил ее ответ:

 — Эх, Соня, если бы здесь были российские танки и самолеты, как в Крыму, нас бы не убили. Тот танк был украинским…

— Нет, нет, этого не может быть! Это неправда!

***

— И тут я поняла, что я… проснулась, вся в слезах, а рядом сидит мама. Я, наверное, слишком громко орала, что «этого не может быть».

— Сонечка, что случилось? Чего не может быть?

— Ну что наши войска по людям мирным стреляют?

— Ну конечно, детка, это только террористы на такое способны. А почему ты спрашиваешь?

-Да так, сон плохой снился…

— Пересидела ты, малышка, за телевизором. Гулять надо больше.   Пойдем-ка мы сегодня на речку.

***

— Но, это совершенно верно, Сонечка, — впервые заговорила Виктория (ошарашенная услышанным). – Нужно давать мозгу отдохнуть, тем более такой тонкой, впечатлительной натуре, как ты! Гуляй, отдыхай, не думай о взрослых проблемах, и тогда тебе перестанут сниться кошмары. Ты же понимаешь, что и эта девочка, и то, что она говорила – бред, призрак, плод твоего богатого воображения?

— Я тоже так подумала сначала – ответила Соня, — Но когда мы вернулись домой, я опять стала играть с Леопольдом и вдруг заметила, что у него в кармашке что-то лежит, какой-то свернутый листок. Я его вытащила, вот он.
Соня вытащила из кармашка халата аккуратно сложенный листок бумаги и протянула гостье:

«Лизе за отличную учебу от папы» — медленно прочитала Виктория и задумалась.

— Тетя Вита! Эта девочка существует! Я нашла ее в «Контактах», смотрите!

Соня вскочила и потянула гостью в свою комнату, к уже включенному компьютеру.  Зашла на страничку, потом – в поисковике набрала данные.
Через минуту на изумленную донельзя Викторию смотрела улыбающаяся светловолосая голубоглазая девочка. В руках у нее был кот Леопольд. Рядом значились данные: Лиза Тимофеева, 10 лет, Славянск. Последний раз была в сети 1 июня 2014 года.

— Вот видите, тетя Вита, она настоящая, она не врала мне во сне. Все совпадает: вот ее семья…

— Ладно, ладно, верю – Виктория  брезгливо поморщилась («Больно мне надо на этих ватников смотреть»). —  А ты маме это показывала?

— Я пыталась… — вздохнула Соня. – Но мама сказала, что это ФСБ все подстраивает, потому что «Контакты» — кремлевский проект и контролируется лично Путиным.

Виктория еле сдержалась от смеха, представив, как президент России в кремлевском кабинете создает в соцсети страничку с девочкой…  Делать ему больше нечего. Она, конечно, не была сторонником России,  но доводы подруги были слишком абсурдными…

— А ты как думаешь?

— Не знаю, но ведь сны и видения еще никто не научился контролировать?
«Да ты умнее, чем мы о тебе думаем, детка!» — заметила про себя гостья, но вслух внушительным тоном сказала, подняв указательный палец:

— Однако не стоит абсолютно доверять снам, дорогая моя! Так даже православные батюшки советуют.

Соня вздохнула.

— Да, отец Анатолий мне уже говорил.

— Вот видишь!

— Но он еще сказал, что иногда Бог говорит с нами и через сны. Нужно просто  молиться и быть чистым сердцем, чтобы Бог мог открыть нам правду. «Ибо блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо насытятся»,  — процитировал он и погладил меня по голове: «Дерзай, чадо!». Вот  я и молилась. Ходила в храм, ставила свечки и молилась.

 И что же? Узнала правду?

— Да, только вы маме не говорите, ладно? Однажды я услышала за спиной удивленный бабушкин голос: Сонечка, детка, что ты тут делаешь одна?

Я уговорила бабушку потихоньку ненадолго сходить к ней домой, это рядом с Покровским, и показать мне старые фотографии.

— И что ты увидела? – с любопытством поинтересовалась Виктория.

—  Оказывается, орденские планки на фотографиях и старых открытках были именно «колорад….», то есть георгиевские. И письма его бабушка мне показала.

— А ты ей про эту девочку рассказала?

— Тогда – нет. Я очень спешила, боялась, что мама ругаться будет.

— Но это же обман, Соня! Разве хорошо маму обманывать?

— А разве хорошо детей обманывать? Да еще по телевизору? — Соня даже покраснела от возмущения. —  Но это не все.  В тот день, когда я вернулась, я долго не могла уснуть, все надеялась, что Лиза снова появится. Мне так хотелось с ней поговорить. Но вместо этого мне приснился сон…

***

— Я очутилась в каком-то незнакомом городе.  Такой тихий, уютный, зеленый городок. Тепло и солнечно.  Мамы с колясками гуляют в скверике.  А я присела на скамеечку рядом с женщиной, которая книгу читала, а рядом ее малыш в песочнице играл.  И вдруг так страшно стало…  По улице машина проехала с сиреной, люди побежали к домам, крича: «Воздух, воздух!» . Эта женщина вскочила, книгу – в сумку, ребенка – в коляску – и побежала… А я вслед за ней… Мы до угла дома не добежали чуть-чуть. И вдруг откуда-то сзади самолет над нами пролетел, низко так, и звук потом такой противный…

А  потом… вдруг что-то взорвалось, земля покачнулась, мы упали. Я долго боялась подниматься, но потом опять услышала сирену, на этот раз скорая приехала. И доктор, седой уже,  сразу побежал к тому месту, где женщина с малышом упала, там уже люди собрались.  Я тоже туда подошла. И тут раздались крики со всех сторон:  «Будь ты проклят, Порошенко! Убийца!», «Чтоб вы сдохли, твари, укрофашисты!  Детей наших убивать!».  А доктор вышел из круга, медленно так подошел к машине, стоит и очки протирает, а у самого слезы по щекам текут…

А потом я вдруг очутилась в другом месте, во дворе частного дома. Там было много людей – строгих мужчин в военной форме и плачущих женщин в черных платках.  И стоят на табуретках два гроба  – один большой, другой – совсем маленький. И я догадалась, что это – та женщина убитая с улицы. А потом я увидела рядом с ними двух девочек… Одну из них я сразу узнала. Лиза все повторяла шепотом: «Мама, мамочка!».  И я… я зарыдала, потому что поняла, кто это был…

 А такой высокий старик – наверное, Лизин дедушка, все  просил: «не надо Лиза, не надо, держи себя в руках!»,  а у самого руки и голос дрожал, и слезы текли.  А один мужчина – это, наверное, Лизин отец был, он сначала долго на жену и сыночка своего смотрел, не отрываясь, и молчал все время.  Только крестился, когда батюшка отпевал их… Все плакали, а он молчал… И только когда крышки собирались закрывать, он жене так нежно, на ухо сказал: «прости, родная, что не сберег!», а малышу только ручку поцеловал и отвернулся. Видно, не хотел, чтоб слезы его видели.  Зато потом, когда он справился с собой, ух… видели бы вы его взгляд! Я думала, он бы этот самолет руками бы с неба достал и пополам – кряк!
— Соня!

— А что? Вы бы не разозлились на его месте? Если б мою маму кто-то убил, я бы тоже захотела отомстить… Вот Лизин папа и пошел в это… в ополчение!

— То есть решил стать террористом, — строго поправила Виктория.
Соня задумалась. Она вспомнила фильм, где самолет с заложниками захватили.

— Нет, террористы ходят в масках и требуют деньги за то, чтоб людей отпустить. А у Лизиного отца лицо открытое было и совсем не злое, когда он на людей смотрел. Он к дочкам  подошел, обнял их крепко: «остаетесь хозяйками!», а потом к дедушке их: «Прости, оставляю сирот на твое попечение. Не могу, не хочу больше терпеть…». И старик этот сразу как-то выпрямился и с достоинством отвечает: «Твое дело правое –  иди Родину защищать, а я уж о внучках позабочусь, не тужи! Ступай! Может, Вальтер мой трофейный возьмешь?».  «Лучше оставь себе, батя, на всякий пожарный!» Обнялись они так сурово, по-мужски. А потом Лизин папа еще раз девочек поцеловал и быстро ушел с такими же ополченцами.

— Ты почти с уважением о них говоришь, детка, — строго заметила Виктория. – А между тем, они вполне могли убить твоего папу. И сейчас могут.

— Могут.

— И тебе его будет не жалко?

— Конечно, будет жалко, и я буду очень сильно плакать, если с ним что-то случится. Но у папы есть автомат, у него есть командиры, есть танки, есть друзья… Он может вернуться домой, где не стреляют, а куда было деваться Лизе и ее сестре? И кто их защитит, кроме отца и других ополченцев?
— От кого их надо защищать, Сонь? Может, от российской армии? Так  они ее сами звали. Или от местных бандитов, которые власть в Донецке захватили для себя? Так от них как раз и защищает мирных жителей наша армия, герои Майдана…

— Ну да, они «защищают», – вдруг с сарказмом перебила Соня. – Как же, как же! «Бесстрашные рыцари, герои Орфалеса»!

— Что ты имеешь в виду?

— Да мультик такой был, «Дети Дождя», там рыцари-пиросы – жители Орфалеса,  убивали и грабили мирных гидросов, когда они на время превращались в беззащитных статуй. И называли это походом.

— Ты хочешь сказать, что…

— Можно  досказать историю о Лизе?

— О Господи!  – Виктория уже теряла терпение.

— Ну, это очень важно, иначе вы не поймете…

Виктория устало махнула рукой: семь бед, один ответ.

***

— После того жуткого сна я долго не могла успокоиться, не могла поверить, что такое может быть.  Я хотела связаться с Лизой, но в «Контактах» ее уже долго не было, никто не отвечал.  Зато я нашла на  Ю-тубе много интересного видео…  Там и про Славянск было… и про налет, и как потом самолет сбили. Такого у нас по телевизору почему-то не показывают. И тут…

Она снова появилась у меня в комнате.

—  Лиза! Я так рада тебя видеть! Я…

—  Знаю, ты думала обо мне, даже молилась, спасибо за это. Мне теперь лучше, обо мне теперь заботятся. Но ты…  ты так осунулась, в твоих глазах слезы. Если этот крестик  так тяжел для тебя, может, снимешь его? Ты и так много знаешь теперь, не так ли?

— Да, я теперь многое стала понимать. Но одно непонятно: кто убил наших солдат у вас в доме? Ведь ополченцы тогда уже ушли?

Лиза пристально на меня посмотрела.

— Хочешь знать? Не боишься? Ну, смотри!

***

И я увидела.

Все тот же кирпичный дом на окраине города чудом уцелел от обстрелов. Во двор, на котором недавно отпевали Лизину маму и малыша,  через сорванную с петель калитку вваливается трое пьяных военных в камуфляже и с нашивкой «Нацгвардия». Собака заливается лаем, но после нескольких выстрелов, жалобно заскулив, умолкает.

— Ото не будэш гавкать на гы..гэройив. Мыкола!

— Га?

— А ну подывысь, чи е там курки у тих сепарив? А то бульйончика хочеться, аж крутыть у животи.

— Не, нэма в тих голодранцив донецьких ничого.  Видно, всэ сепары позабыралы, колы ушли.

— А ну пишлы в хате подывымся, бо я шо, зря ворота ламав? О, опьять закрыто! Эй, есть тут кто? Открывай!

В маленькой гостиной люстра уже трясется от стука в дверь. Но Лиза с Полиной, дрожа от страха, молчат и прижимаются к деду. А тот, гладя их по голове, успокаивает: «Ничего, ничего, мои ласточки, и не такое переживали.
Вы главное, не бойтесь! Страх – он парализует волю и ум. А они нам еще пригодятся… Вот гады! Таки сломали!».

Дед толкает девочек к себе в комнату, а сам встает навстречу непрошеным гостям. А они уже вваливаются в комнату, несет перегаром.

— О,  тута хозяин дома, оказуеться. А чого нэ открываешь, старый? Глухий?

— Я чужим не обязан дверь открывать. Кто вы такие?

— Герои Майдану мы, пойняв? Маемо право тут обыск робыть.

— Нет у нас тут ничего.

— А мы подывымся… Мыкола, иды на кухню. А ты, Сашко,  — в ту кимнату.

А я тут пошукаю.

— Слушай, как тебя?

— Пэтро меня звать.

— Слушай, Петро, давай я дам тебе денег, а ты забираешь своих хлопцев и убираешься отсюда, а?

— А багато в тэбэ грошэй?

— Вам погулять хватит.

— Тю, а жинци шо я скажу?

— А жене дубленку эту возьмешь и сапоги. Еще машина старенькая есть…

— О, цэ вжэ дило!

Но тут из соседней комнаты раздался жалобный визг девчонок. И радостный пьяный смех Сашка.

— Гэй, хлопци, я тут клад знайшов. Будэ вэсэло!

Пэтро  гадко ухмыляясь, погрозил побледневшему деду пальчиком:

— Ой, диду, а щэ казав – ничого нэма!

— Это же дети! Мои внучки! Берите все, что хотите, а их оставьте в покое.

— Да ладно, дед, ты отстал от жизни, дивчатка сейчас знаются в любви больше вас, правда, красуня?  — чернявый Сашко с выбитыми зубами прижал бедную Полину к стенке, держа ее одной рукой за шею, а в другой сжимая нож.

— Ай! Шо цэ? – нож звякнул по полу, а Сашко, скривившись, смотрел на руку, которую укусила Лиза, присевшая от страха на пол.  – Ах, ты ж мала гадюка, на тебе.

От сильного удара по лицу девочку спасла подножка, вовремя подставленная сестрой.  Над незадачливым «кавалером» уже ржали его дружки. Но это только еще больше разозлило оккупанта.

Он схватил Полину и потащил в соседнюю комнату. На пути вырос дед:

— Последний раз предупреждаю: оставь ребенка!

— Сгинь, вата! – рявкнул мерзавец и сильно толкнул старика. Он упал, ударившись о стол, к нему с плачем подбежала Лиза. Мыкола с Петром, тут же, потеряв интерес ко всему, кроме добычи, разошлись по дому, не обращая внимания на отчаянные крики Полины.

«Внучка, — вдруг сказал дед твердым шепотом Лизе, — помоги мне подняться, а потом беги во двор, погляди, нет ли кого еще из этих… и жди нас. Скорей!»

Уже на улице Лиза услыхала выстрелы в доме. А через минуту на крыльцо вышел дед, ведя закутанную в шаль растрепанную и заплаканную Полину, сунув по дороге в карман пистолет.

— Ишь ты, сослужил еще службу трофейчик немецкий! Он тебя хоть не обидел, Ирод этот?

– Нет, дедуль, не успел, ты его быстро кокнул!

 – Вот и слава тебе, Боже!  А теперь, внученьки, в машину – и ходу!

  Девочки переглянулись:

— А как же мой котик? –

—  Ой, а у меня крестик пропал. Наверное, этот его с цепочкой сорвал!

— Нельзя нам больше домой возвращаться! Из города бы выбраться, пока сюда подмога не прибыла. Выстрелы-то слышны были! Скорей в машину.

 Беглецы свернули за соседний заброшенный дом, где в зарослях был припрятан от завистливых глаз старенький Москвич.

… Через час машина с беглецами уже петляла по ухабистым лесным дорогам, ведомым только старенькому водителю. Стемнело. Уставшие от пережитого девочки задремали на заднем сиденье. А их дед вспоминал, как в юном   возрасте тоже пережил приход фашистов, как они хозяйничали во дворе. И как он тихо, сжав зубы, ненавидел: за унижения, за грабежи, за убитых земляков. И ждал своего часа. Однажды он ухитрился достать у офицера пистолет из кобуры. И когда немец за что-то наорал на мать и ударил ее, сильно, так, что она упала и ударилась о косяк до крови, юный Коля не выдержал – выпустил пули в капитана и его денщика.  Они с мамой тогда пешком бежали в лес – к своим. А тут – даже с ветерком, на своей машине. «Потерпите, пташки, скоро приедем».

 Вот уже виднеется и проселочная дорога, но что это? Из-за поворота прямо на них вывернул танк. Развернуться быстро на узкой просеке невозможно. Побледневший водитель так ударил по тормозам, что девочки тут же проснулись.

«Поля! Лиза! В лес! Скорей»  Но их засекли слишком быстро, сонные перепуганные девочки только успели выбежать из машины, как дед не своим голосом скомандовал им: Ложись! Полина едва успела накрыть собой младшую сестренку, как машина превратилась в горящий факел…

***

— Ну хорошо, Соня! Допустим, я тебе поверю, — у Виктории уже давно раскалывалась голова от всей этой истории, она думала уже только о том, как бы поскорее сбежать домой  – Но как ты найдешь эту Лизу? Может, она уже мертва.

— Нет, я чувствую, что она жива.

— Ну, тогда сделаем так: я тебе постараюсь помочь, но ты должна мне кое-что пообещать: 1. Не смотреть никаких сайтов без мамы. 2. Никакого телевизора! 3. Никаких глупостей с поездками, слышишь! Хватит и без тебя там крови. Хватит! 

Эту последнюю фразу Виктория произнесла неожиданно для себя, искренне, с болью, от сердца. И девочка, почувствовав это, согласно закивала головой.

Уже на улице Викторию  догнала давно ожидавшая ее Наталья.
— Ну, вот что, подруга дней моих суровых. С точки зрения психики у девочки все в порядке. Она умна, добра, честна, только слишком  впечатлительна.  Это у меня от ее рассказов и рассуждений чуть крыша не поехала. А вот ты как мать,  должна больше уделять внимание ее воспитанию: что она смотрит в интернете, где гуляет. Так что вместо телевизора советую гулять с ней больше  и добрые книжки читать. 

— А как же ее бред? Ты же не считаешь, что…

— Не считаю. Но почему-то ее бред очень совпадает с тем, что рассказывают мне многие мои клиенты – «оттуда». Все, мне пора. Через недельку созвонимся,  тут есть над чем подумать.

И Виктория быстро уселась в свою машину, оставив Наталью в полном недоумении.

***

Неделя пролетела быстро. Соня сдержала обещание и маму не беспокоила, тем более, что они обе  переживали за отца. Он служил где-то под Иловайском, как раз там, где теперь шли самые страшные бои. А он еще и почти не выходил на связь.  Поэтому издерганная женщина не отходила от экрана телевизора, жадно глотая любые  новости «оттуда».

И вот в субботу в квартире  раздался звонок. Но не от Виктории, и не по телефону. Когда Наталья открыла дверь, на пороге стояла свекровь.

— Надежда Петровна? Вы? – Наталья от возмущения и ненависти чуть не задохнулась.

— Не время выяснять отношения  сейчас, у меня новости о Вадиме.
«У-убит?» — у Натальи подкосились ноги, и она опустилась прямо в коридоре на корточки

— Нет, слава Богу! Может, я все-таки войду?

Хозяйка кивнула.

— Может, пойдем на кухню? Сонечка где? Я бы хотела поговорить наедине.

— Соня гуляет, мы одни.

— Сегодня мне был звонок с телефона Вадика. Неизвестный мужской голос сказал, что мой сын ранен и находится в плену. Он лежит в госпитале в Донецке.

— В пле-ну-у. О! – Наталья заломила руки  и обхватила ими голову.

— Возьми себя в руки, и выслушай до конца. Этот человек сказал, что я могу к нему приехать. Нужно сесть и обговорить это.

— А почему он мне не позвонил? Ведь там был мой номер.

— Они обычно звонят матерям. Да это и хорошо. Тебе все равно ехать нельзя – кто за Соней смотреть будет? Да мне и безопасней. Я им не враг, а если что — уже свое пожила.

— Да, да, вы правы. Сейчас, сейчас я найду телефоны волонтеров…

Немного оправившись от стресса, Наталья смогла начать деловой разговор со своим бывшим лютым врагом. Женщины так погрузились в обсуждение, что не заметили, что их подслушивают.  Наконец, обе решили, что пора расходиться. В коридоре их уже ждала Соня.

— Бабушка, здравствуй! Как я рада тебя видеть! А ты уже уходишь? Мам, можно я бабушку до остановки проведу?

— Хорошо, только сразу возвращайся. Темнеет уже.

Как только они вышли из парадного, Соня вдруг умоляюще посмотрела на бабушку:

— Бабулечка, я все знаю, я все слышала, возьми меня с собой в Донецк, к папе!

— Что? Что ты, деточка, нельзя тебе туда. Не пускают туда детей. Да и маме нужна твоя поддержка, очень, понимаешь?

— Понимаю. – опустила голову девочка, — но тогда… Тогда, может ты сможешь найти Лизу и передать ей котика и крестик?

— Что за Лиза? Что за котик? Ничего не понимаю, ну-ка объясни.

И девочке пришлось коротко и сбивчиво пересказать всю историю сначала.

Надежда Петровна слушала внимательно,  периодически качая головой и вытирая слезы.

— Да, Сонечка, ты права, чужие вещи нужно вернуть. Я постараюсь помочь тебе, только пока не знаю, как. Ведь я не знаю, как она выглядит.

— Я тебе ее в «Контакте» покажу, но я потом еще ее портрет нарисовала, по памяти. Я дам тебе его. Я верю, я чувствую, что ты найдешь ее. Она где-то рядом с папой. Ты ему тоже от меня подарки передашь, ладно?

— Не волнуйся, внучка. Что в моих силах – сделаю, а  остальное  —  в руках Божиих.

***

По коридору госпиталя в Донецке, заполненного ранеными, шел высокий врач в камуфляже под белым халатом, с военной выправкой, за ним едва поспевали пожилая женщина и девушка-волонтер.  «Так, мы пришли».

В небольшой чистой палате стояло всего две койки. На дальней, у окна, кто-то лежал, но Надежда Петровна сразу увидела своего Вадима – здесь же, у входа, осунувшегося, с перебинтованной ногой…

— Вадик! Сынок! Как ты?

— Мама? Прости меня, мама!

От бравого вояки, привозившего летом «подарки» семье, не осталось и следа. Тоскливым, смиренным, даже затравленным взглядом смотрел он на всех окружающих.

— Мама, ты была права.  Это – люди! – Он указал на врача и нянечку, стоящих рядом. – Это люди! Они мне ногу спасли! А я…  – Он уткнулся лицом в подушку.

— Ты погоди еще хвалить нас, герой!  Далеко еще до восстановления.  Вы готовы забрать его в Киев, чтобы продолжить лечение? – обратился врач к матери.

— Да, да, мы     готовы его забрать на волонтерской машине, но только завтра.

— Хорошо, тогда будем готовить выписку, я доложу начальству. Пойдемте, пусть они поговорят.

Оставшись наедине с сыном, Надежда Петровна начала доставать из сумок продукты, вещи и лекарства, и, чтобы справиться с волнением, все рассказывала о каких-то мелочах, о доме, о Соне.

— Как, вы с Наташкой помирились? И ты снова была у нас дома? Ну, чудо Господне! Не иначе!  Ой, мама! Неужели мои блинчики любимые? Те самые – с малиной? Вау!

Пока он наслаждался вкусом давно забытым вкусом домашней снеди, в палату зашли медсестра с охранником.

— Ну-ка, кто тут ходячий? Надо помочь девочку переложить на втором этаже. Сама не справлюсь, а людей, сами знаете, не хватает.

— Простите, пожалуйста, может быть, я смогу вам помочь? Я 30 лет педиатром проработала.

Медсестра удивленно и оценивающе взглянула на гостью.

— Я его мама.

— Ну,  хорошо, пойдемте.

В маленькой палате на единственной койке лежала девочка без сознания, с перевязанной головой. Надежда Петровна осторожно подняла ее хрупкое тельце и бережно держала, пока медсестра меняла постель.

— Бедная крошка! Но почему она одна здесь лежит? Где ее родители?

—  Мы не знаем. Нам привезли ее из полевого госпиталя, а туда — какой- местный парень, говорят, он нашел ее возле сгоревшей машины, где-то в лесу, и несколько часов нес на руках к нашим. Но никаких документов при ней не было. Мы даже имени ее не знаем, — тихо и грустно заметила медсестра.

«Неужели это она?» — надежда робким лучиком пробралась в сердце матери. Она внимательней присмотрелась к ребенку: черты лица вроде похожи, но глаза закрыты, и цвет волос из-за бинтов не видать. «А если…»

— Скажите, а я могу сделать для этой девочки подарок? Я только поднимусь наверх за ним?

—  Конечно, пожалуйста!  — радостно удивилась девушка. – Здесь дверь будет открыта. Сами дорогу найдете?

Пять минут, которые Надежда Петровна потратила на дорогу в палату и обратно, показались ей вечностью.

«Ну, Господи, помоги!»   Женщина, держа в руках Леопольда, подошла к девочке, перекрестила ее  и позвала:

— Лиза, Лизонька!

Сначала ничего не изменилось.

— Лиза! Деточка! Ты слышишь?

Она нажала на бантик, и игрушечный кот промурлыкал привычное: «Давайте жить дружно!»

Пушистые реснички вдруг задрожали и приподнялись. Голубые глаза  рассеянно посмотрели вокруг.  Взгляд скользнул по игрушке. Потом опять, но вдруг прояснился и оживился. На лице заиграла улыбка. Руки, тоненькие, еще совсем слабенькие, потянулись и прижали Леопольда к груди.

— Слава Богу, Лиза! Я нашла тебя!

Вошедший в палату врач изумленно спросил:

— Вы знаете, как зовут эту девочку?

Эпилог

В марте  в Севастополе уже цветут деревья, но еще бывают и сильные ветра, пронизывающие до костей, и шторма, окатывающие неосторожного зеваку фонтаном холодных брызг. Но двух людей, полюбивших прогулки по высокому херсонесскому берегу, недалеко от кафедрального Свято-Владимирского собора, это не смущало. Им было хорошо в любую погоду, потому что они были вдвоем.  Высокий, крепкий мужчина в камуфляже, с еще молодым лицом и совсем седой головой, и девочка с короткими, чуть отросшими после больницы волосами.  Они любили, после долгой службы в храме, обнявшись, постоять на крутом каменистом берегу. Они  не вздрагивали, когда над ними пролетал самолет или вертолет. Иногда они говорили о каких-то пустяках, а чаще молчали, глядя в морскую даль. И лишь однажды девочка, вздохнув, сказала:

— Как жаль, что Соня не смогла сюда приехать! Здесь так красиво!
— Ничего, когда-нибудь мы встретимся. Собери пока вещи. Мы скоро в Питер возвращаемся, я – на работу, а тебе учиться надо… 

— А бабушка Надя? Она такая добрая и честная! Ее у нас в госпитале все любили и очень уважали, она обо всех раненых заботилась,  не только о своем сыне. Тяжело ей будет в Киеве… Может, уговорим ее поехать с нами?

 — Я предлагал. И не раз. Но она сказала, что должна вернуться и поддержать Вадима и Соню. И не только их.

Отец задумался, глядя вдаль, а потом добавил:

— Кто знает, может, она там и нужнее, ведь кто-то там должен говорить правду и сдерживать зло? Она, Соня, Вадим – вот уже три человека, которые знают правду и не будут молчать…

***

По маленькому киевскому переулку  шли,  держась за руки, красивая девушка в голубом платке, из-под которого выбивалась  щаловливая белая кудрявая прядь,  и солидный длинноволосый и бородатый мужчина, который едва заметно прихрамывал. Периодически он останавливался, крестился и охотно подавал стоящим вдоль дороги нищим, однако никогда ни он, ни его дочь не сдавали ни копейки «на АТО», вызывая гнев и недоумение знакомых. 

Они шли по родному городу, но вряд ли бы кто-то признал бы в этом  человеке с  глубоким светящимся взглядом прежнего Вадима. Он шел на исповедь в старую монастырскую обитель, основанную еще в Российской империи одной из представительниц Императорской семьи Романовых. Давно уже были отданы все вещи, привезенные из Славянска, только крестик остался у Сони по настоянию Лизы.   Этот маленький золотой крестик не давал забыть обо всем происшедшем, не давал покоя совести, хотя прошло уже 8 лет…

И когда в Киеве завыли сирены воздушной тревоги, а в разных частях города то и дело гремели взрывы и сыпались стекла, отец и дочь только понимающе переглядывались и молились, не спрашивая  у Бога, за что на них «свалились такие беды», никого не проклиная и не обвиняя.

Марина Хомякова.

Севастополь,
2015 г.